30 апреля 2010, 11:21

Истории

Маслята
Раннее субботнее утро выдалось настолько ранним, что напоминало сраный понедельник. Разлепив в утренних сумерках глаза под звон назойливого будильника, я сказал задуманной рыбалке нуивонахуй и провалился в недосмотренный сон. Снилась учительница русского языка, почему-то одетая медсестрой, с торчащими, как Гималаи, сиськами, вдруг сказавшую голосом дяди Гоши:
— Далбайоп, ты ж приманку на раков привезти должен! Или я своим хуем буду их ловить?
Резонно возразив, что на свой старый хер он уже даже триппер не поймает, я проснулся и начал собирать стандартный набор рыбака-любителя. Дядя Гоша, в основном, был страстным любителем водочки и стандартно рыбачил на базаре после обильных возлияний, не в масть покупая то камбалу, то соленую селедку, то мороженого хека и потом восхищенно пиздел, как он его прикармливал, тащил и подсекал не разбиравшейся в «настоящей» рыбалке жене.

Посему торопливые сборы прошли в соответствии с жизнерадостным принципом — «поменьше всякой хуйни, побольше водки». Из «хуйни» пришлось
взять трехлитровую бутыль с приманкой, а остальное место в горном рюкзаке заняли водка с пивом. Рачницы же имелись на даче у запасливого
алкоголика, куда я, в общем-то, и устремился. Навьюченный, как ебанутый альпинист, у которого вместо канатов и карабинов в рюкзаке звенели
бутылки, я приковылял на автобусную остановку, где уже кучковалось человек сто дачников, собирающихся влезть в один тощий Икарус.
Ровно в 6.00, на рассвете, без объявления войны закаленная в боях за ливерную колбасу в советских очередях орда пенсионеров начала штурм.
Расталкивая друг друга колючими старческими локтями, саженцами и инвалидными колясками любители свежего воздуха и бесплатного проезда, вереща и
матерясь, метр за метром захватывали сидячие места. Я по наивности тоже хотел ехать сидя, но был остановлен щупленькой старушкой, которая молча
уебала меня по спиняре здоровой сумкой с какими-то блять кирпичами, и заняла последнее свободное место. Чудесным образом, всего за полминуты,
автобус запрессовался, как банка со шпротами. Мы поехали.
Надо заметить, что утренние бабушки даже по отдельности пахнут не очень, а при такой их плотности на один квадратный сантиметр законопаченного,
как ковчег, автобуса воняли и вовсе неприлично. Слушая аканья глухой бабки, которая общалась со всеми вокруг и все время переспрашивала, я
корчился, но терпел, обливаясь потом в спертом пенсионерами воздухе. Где-то через час такой приятной езды я услышал похожий на тихий выстрел звук,
и по автобусу пополз жуткий запах какой-то дохлятины. Дачники нервно заёрзали и потягивали носами остатки испорченного воздуха. Подумав, что
сдетонировала попавшая в тепло моя банка с рыбьими потрохами и говяжьими костями, неделю настоявшаяся перед этим на балконе, я тоже стал шмыгать
носом и недоуменно кривиться, будто ища источник заражения. Воняло так, что казалось, если эта аппетитная смесь попадет в лиман, раки сами вылезут
и попросят их сварить. Через пять минут в автобусе началась легкая паника, и особо чувствительный дедушка возле меня начал крениться на бок.
Водитель остановился, начались поиски.
Когда группа активистов, обнюхивая багаж, дошла до меня, я поспешил указать им на сумки глухой бабки и заявил, что видел, как она покупала
какую-то тухлятину на остановке. Водитель вынес три сумки нихуя непонимающей старухи, а я на языке жестов громко объяснил ей, что она чуть не
проехала свою остановку, и уселся на освободившееся место. Лепеча слова благодарности, бабка вылезла из автобуса, не доехав до своей станции
километров десять, а когда огляделась, последний, обдав её клубами грязного дыма, уже скрылся из виду. Мне стало стыдно.
Так стыдно мне было только однажды. Я заночевал у кореша дома, после распития с ним бутылочки абсента, и ночью забрел в ванну испить водицы, и так
как идти в туалет с дикого бодуна мне стало почему-то в падлу, а срать вдруг приперло нипадецки, я опоржнился прямо в блестящий джакузи. После
чего открыл кран и нажал какие-то кнопки. Вода забурлила и стала похожа на монастырский квас, но только прибывала и нихуя не хотела сливаться.
Сообразив, что за такую говняную окрошку меня могут отлучить от бара с абсентом, я стал тыкать зубной щеткой сливное отверстие, но так и не
устранив причину засора, выключил воду и пошел спать, предварительно сунув коричневую щетку в руку спящего кореша. Помешанная на чистоте мамаша
другана была очень недовольна, увидев обосранный джакузи так спозаранку. Она тормошила ни черта не понимающего друга и спрашивала:
— Сашенька, сынок, ты что вчера кушал? Откуда столько?!
Я же, услышав хипиш, проснулся и молчаливой укоризной стоял возле его кровати, как бы говоря: « Я всегда знал, что ничего хорошего из тебя не
выйдет».
Мой рюкзак с боями выкинули из автобуса километров через десять. Я не обиделся, тем более, что ехать дальше было уже невыносимо, и, выкинув
смердючую банку, побрел оставшиеся пять километров через лес пешком, надеясь найти по дороге немного грибов. И действительно, очень скоро
наткнулся на целую поляну, усеянную молодыми маслятами. Я нарвал их полный кулёк. И через час уже пришел на дачу, довольный легкой добычей. Смущал
только светлый оттенок обычно темно-коричневых грибов. «Похуй», — сказал обрадовавшийся качественной закуси дядя Гоша, и я быстро зажарил их с
лучком и картошечкой.
Встреча двух друзей проходила в теплой дружественной обстановке, «под водку шли объятья и маслята», в лучах догорающего осеннего солнца дымил
шашлыком мангал, по ухоженным грядкам мирно паслись куры, и, вдыхая в долгожданной тишине чистый, прохладный воздух, я подумал: «Как же ахуенна,
не зря я сюда притащился». Как же я ошибался…
Очень скоро начали происходить странные вещи. Дядя Гоша вдруг начал разговаривать с курами, и судя по его репликам, они ему что-то отвечали.
Разговор становился все резче, дядя Гоша все нервнее, а куры все наглее. В разгар ссоры дядя Гоша схватился за нож и, топча свой взлелеянный
огород, стал гоняться за дерзкими птицами. Ему чудилось, что куры его бьют за то, что он отбирает у них яйца. «Хуясе, белочку поймал, пора
подвязывать с паленой водкой», — подумал я и тут же увидел эту самую белочку, ростом с меня и килограммов под сто. Точнее это была не белочка, а
хомяк, который улыбался во все свои два огромных зуба. «Мальчик»,- подумал я, глядя на мохнатые, как кокос, яйца. «Пиздец, такой мальчик и выебать
может нехуй делать», — понимая, что это глюки, но все равно два глаза смотрел я на лыбящуюся тварь. И тогда я вспомнил.
Прошлый новый год я отмечал в компании друзей, семейной гордостью которых был хомяк Сеня с парализованными мышцами лица. Его парализовало после
того, как хозяйка случайно на него наступила, и парализовало таким образом, что казалось, будто он давит лыбу во всю свою толстую хомячью харю.
Глядя на него по накурке, хозяев и гостей разрывало в клочья, а бедное животное пугалось и еще больше щерилось. Тогда, помню, его выпустили
погулять, и, отплясывая новогоднюю джигу, я случайно на него наступил. Сеня стал улыбаться еще шире, но, правда, уже мертвый. Тогда, по синему
стосу, решено было выбросить его через форточку, что я и сделал. Но хомяк, ударившись о незамеченную мной сетку, провалился в межоконное
пространство, откуда достать его не было никакой возможности. Так он, весело улыбаясь, и просидел там до весны, пока хозяева не раскрутили
затыканное ватой окно и не выкинули его на улицу. А теперь вот мне явился какого-то хуя. Хочет, чтоб свечку ему поставили что ли?
Мое созерцание ненадолго прервал дядя Гоша, держащий в руках, как ружье, острую пешню для пробивания прорубей:
— Когда меня попустит, я тебе таких пиздов ввалю, куленар хуев, — погрозил он мне и, сев на велосипед, умчался неведомо куда.
Ему связали лапы гаишники на полпути к городу, когда он на своем «Аисте», мигая фарой, летел под пятьдесят по встречке с пешней на перевес.
Приехавшие санитары померили давление, и свезли отважного Дон Кихота в реанимацию. А я ебнул еще соточку под хрустящий огурец, хлебнул пиваса, и
видение исчезло, как и не бывало. А грибы я с тех пор не ем. Нуивонахуй.

Общество любителей домашних животных
Отдам хомяка в добрые руки. Но можно в любые. Доплачу 10 евро. Или скажите сколько, я открыт для диалога о животных.
Хомяк в отличном состоянии, не перекрашенный. Джони Депп среди хомяков. Импунитивный экстраверт, сангвиник. Интересуется кулинарией, психологией
семейной жизни, часами слушает про несправедливость взрослых к детям. Два долгих года он будет вас любить, потом можете сшить из него смешной
чехол для телефона. (Ц)
Мне клялся знакомый ботаник, хомяки двухлетние растения.
Я своего уже давно развожу, пока никаких признаков увядания. Разве что он стал храпеть по утрам. Но похоже, просто простыл.
Вчера снилось даже, хомяк оказался бессмертным, как Агасфер. А вечером того же дня у чайника отвалился свисток. Чувствую, это знак. Непонятно какой.
Самое волнующее в хомяках, это уборка клетки. О, это сложная, многоходовая комбинация. Нужно запереть животное, разобрать клетку, выгрузить
опилки, перемыть отдельно поддоны и решётки, собрать назад весь этот пасьянс, насыпать новых опилок, на пол и в карманы тоже, запустить зверя в
хлев, почесать ему пузик. Если, по-вашему, это просто, мы едем к вам.
Вот моя сестра, Анька, ответственный человек. Она выбрала в друзья морскую свинку. Анька уверена, свинка это нано-медведь, с душой и нервами. А не
чёрствый и глупый мега-хомяк, как считают многие.
Они с мужем пошли и купили. А через три дня вдруг развелись. Муж уехал к маме. Не из-за животного, просто наросло всякое.
Одинокая сестра всё вернула в магазин. Шмыгая большим от слёз носом, она объяснила, что не может больше воспитывать покупку, это огромная
ответственность. Раньше сестра планировала читать свинке книги и крутить классическую музыку. Но теперь это было слишком выразительно — сидеть на
кухне, одиноко курить и читать свинье Мопассана. Сестра всякий раз срывалась в слёзы.
А муж Аньки пошёл и вернул дружочка в дом. Он сказал продавщице, что свинка познала семейную жизнь и уже нельзя отрекаться от клятв верности,
любить надо до конца, пока нас не разлучат чумка или более выгодное предложение.
Многие свиноводы утверждают, свинкам неведомы метания, бессонница и ложное чувство вины от пережитого в детстве отторжения со стороны приёмных
родителей. Эти люди не уверены даже, есть ли у свинок Супер-Эго. Самое важное в педагогике, говорят они, не убить дружочка за грохот ночью, когда
животное точит зубы.
Разумеется, это не так, всё намного, намного сложнее.
Свинья вернулась к Аньке. Её поставили на холодильник, подарили одуванчиков, включили Вагнера. Муж навещал девчонок в выходные и по средам, говорил:
— «Привет, свинья! Отец пришёл!».
Однажды заночевал на матрасе в прихожей. Потом помогал балкон ремонтировать — сами понимаете, к чему приводят ремонты – он весь такой умелый, в
шортах, она варит суп и бинтует отбитые молотком пальцы. Ужасно эротично. Я видел много ремонтов, это точно, женщины млеют от мужчин с
двадцатисантиметровой отвёрткой.
Из этого поучительного рассказа видно: разведение грызунов – путь к счастью и гармонии. Поэтому, если вам ремонт в ванной, или приличного мужа,
или другие пустяки, возьмите у меня хомячка. Дам 30 евро отступных. Хомяк почти новый.
Мои мечты сложнее. У меня в планах дом на побережье и спать до девяти. И счастье для всех людей. И выбросить телефон в море. И чтоб зимние
помидоры были вкуснее поролона.
Для выполнения этих несложных желаний, я считал, нужно десять тысяч лет разводить гигантских бобров. Вот сдам хомяка, займусь бобрами и жизнь
наладится.

Справочнег школьнега: литература. 8 класс
«да-а-а, поибацца здесь не получиццо…», — вздохнул Дортоньян, входя в помещение. На другом конце зала за массивным столом сидел Де Тревиль и кидал
кости. От первых двух костей Дортоньян увернулся, а вот третья попала ему в лоб.
— Байарски, каналья, ты штоле? – воскликнул Де Тревиль.
— нет, сударь, — возмутился юнец, — меня зовут Дортоньян.
— Дортоньян, Хуеньян, — заворчал толстый капитан мушкетеров, — вас всех и не упомнишь.
— меня прислал отец, — начал Дортоньян, — откупиться от службы…
— а как зовут твоего отца, — лениво спросил Де Тревиль.
— Дортоньян старший! – гордо произнес юноша.
— а-а-а, — обрадовался Де Тревиль, — Дортоньян старший, самый известный золотоискатель Франции!
— точно! – удовлетворенно кивнул Дортоньян.
— редкостный каналья, — начал вспоминать Тревиль, — его знают в каждом парижском доме! Где бы не побывал твой папка, везде пропадали все золотые
украшения. И как он только их находил. Золотоискатель хренов.
— я и жолтый билет прикупил на всякий случай…, — начал было Дортоньян.
— ладно, песдуй пока, завтра что-нибудь придумаем, а то я занят, — зевнул Де Тревиль, и уснул.
Дортоньяну вдруг очень захотелось срать и он в три прыжка выскочил из зала.
Неожиданно на лестнице он столкнулся с Атосом. Тот был с перевязанной головой и немного дергался.
— невесте графа Де Ля Фер, всего двенадцать лет… — напевал он.
«откуда Атос знает невесту графа Де Ля Фер»? – подумал Дортоньян, но спросить не решился.
— простите, Атос, — произнес Дортоньян и приготовился сьебаться.
— не так быстро, паскуда, — заорал Атос, — откуда вы знаете мое имя?
— у вас просто на гипсе на лбу написано «Атосу от пелоток на память!»
— а вы кто? – спросил Атос, прикрывая лоб.
— Дортоньян, сын Дортоньяна-старшего и внук Дортоньяна-деда.
— ищщо ни разу не пиздил Дортоньянов, — обрадовался Атос, — вечером в семь приходите к монастырю Пропизде.
— б/п буду точно в срок!
Дортоньяну очень хотелось срать, и он мог пообещать все, что угодно.
На следующем пролете беседовали мушкетеры. У одного из них выпал платок.
Дортоньян, как и положено дворянину, поднял платок и хотел уже отдать хозяину, но почему-то решил понюхать.
— тысяча чертей, я чую клитор! – сморщился он и протянул платок-прокладку мушкетеру.
— это не мое, — отвернулся тот.
— может и не ваше, — ответил Дортоньян, — но оно выпало из вашей ширинки.
— пошел ф песду! – прошептал Арамис, и добавил громко, — господа, он ошибся.
— ну и пошел нахуй! – обиделся Дортоньян, — кстате, меня зовут Дортоньян, а вас?
— начальство зовет меня Педоразз, друзья – Арамис, а для тебя, щенок, я – Арамис Анатольевич! И я готов хуяриться с тобой на дрынах в любое время
дня и ночи!
Дортоньян не очень хотел хуяриться на дрынах с Арамисом Анатольевичем, ибо были свежи еще воспоминания детства. В Гаскони все болели за «Спартак»,
а он уже тогда, пацаном, отдал свое сердце ПСЖ. Местные фанаты пиздили маленького Дортоньяна дрынами, а потом ритуально сжигали шляпу на его голове.
— хуй с вами, — ответил Дортоньян, — на дрынах, так на дрынах.
— тогда в половине восьмого у монастыря…
— Пропизде, — закончил за него Дортоньян, — непременно буду.
На следующем пролете Дортоньян уже шел молча и медленно. И все равно не увернулся от Портоса.
— не понял! – вскричал Портос. И это было неудивительно, он многого не понимал.
— в восемь у Пропизде! – отчеканил Дортоньян и хотел уже уйти.
— заметано! – обрдовался Портос.
— на шпагах? – уточнил Дортоньян.
— на ружьях! – парировал Портос.
— простите сударь, я забыл свой дробовик на своей лошади, которую забыл в Гаскони.
— тогда на копьях! – разозлился Портос и пнул Дортогьяна.
— отлично, — скривился Дортоньян и плюнул Портосу на спину, когда тот отвернулся.
Дортоньян ну просто очень сильно хотел срать, поэтому сел прямо посреди мостовой. Жаль только, что платок отдал Арамису, жопу нечем вытереть. Но,
присмотревшись к проходящим мимо него мушкетерам, он заметил, что плащи у всех снизу коричневые. Это его успокоило, и Дортоньян уснул.

  • +2



Понравился пост "Истории"? Поделитесь им со своими друзьями, отправив им ссылку: