Небольшой район, вокруг обычная сельская пастораль, красивые закаты на фоне заброшенной техники и звенящая тишина. На окраине города полувековой деревянный дом на две семьи с общим тамбуром. Соседки – две старушки, приехавшие когда то в этот городок для поднятия целины или ещё чего-нибудь важного для того времени.
Так вот, кот. Кот был вполне себе обычным и сельским. По весне орал на крыше, харчевался у одной из старушек, спал у неё же в комнате, в перерывах между сном гулял по улицам, приходил домой под утро и всячески мешал спокойной жизни своих соседей. Выражая своё недовольство таким поведением вторая соседка, кота начали гонять, а кот в отместку начал гонять соседку.
Вспомнив о своих гражданских правах соседка пошла за защитой.
Первый бастион, который она попытались взять штурмом, был местный участковый. Бастион взят не был, жалоба о ненадлежащем поведении кота отправлена
по назначению, а заявитель… в итоге заявитель пошёл домой.
К сожалению, история умалчивает о том, сколько и каких порогов было обито и сколько башмаков при этом стоптано в поисках правды и защиты от
свирепого животного. Главное то, что в итоге жалоба на кота была направлена в местный суд. И то ли в этом суде в это время года совсем работы не
было, то ли жалоба была составлена настолько юридически грамотно, что суду пришлось не только принять её но и через какое-то время рассмотреть.
Факт остаётся фактом, в одно прекрасное утро обувка заявителя вместе с её содержимым и решением суда, появилась на пороге службы приставов.
В течение последующих трёх дней под ободряющий смех коллег пристав грустно смотрел на решение суда «Выселить кота с самовольно занимаемой им
территории по адресу улица Лобанова дом 5» (решение приведено близко к тексту). По исходу третьего дня постановление о возбуждении исполнительного
производства было вынесено, подписано, залито слезами и заверено печатью. Надев форменную куртку и поправив погоны, пристав отправился по адресу.
Стоит ли говорить о том, что кот встретил его озадаченно и представителю власти должного уважения оказано не было. Пристав был удостоен лишь
мимолётного взгляда прищуренных зелёных глаз с высоты буфетного шкафа и небрежного помхивания пушистым хвостом.
Ознакомив хозяйку кота под роспись с решением суда, пристав при понятых прочитал вслух его резолютивную часть, предоставил коту пятидневный срок
для добровольно выселения и покинул место проведения исполнительных действий.
Прошло пять дней.
За это время материалы исполнительного производства выросли в разы, взыскатель не помянул своим долгом ежедневно докладывать приставу о ходе
исполнительного производства, а также о том, что решение суда злостно не выполняется.
Пристав терпеливо принимал заявления и отвечал тем, что при «ну уж совсем злостном неисполнении» мы вполне сможем выписать должнику (коту) штраф и
ограничить ему выезд за границу.
Тем не менее, срок для доброволки истёк, а пристав вновь отправился по адресу. Недостатка в понятых не было, в связи с нехваткой площадей многих
даже пришлось расставить по периметру прилегающего забора.
Со словами «Ну что, начнём?» пристав постучался и зашёл в открывшуюся ему дверь, быстро схватил ничего не понявшего кота и вышел обратно на улицу,
сопровождаемый аплодисментами и ободрительными выкриками.
После пересечения забора кот был вышвырнут в кусты отпущен на волю, а пристав вернулся в дом для составления «Акта о выселении» и сбора подписей
понятых.
Обратно в отдел пристав вернулся лишь через некоторое время, в течение которого выселяемый показал себя умно, на глаза приставу не попадался и
убежал улучшать кошачий генофонд в ближайший палисадник. Однако уже поздно вечером с его стороны было показано полное неуважение как к судебным
решениям и были проделаны действия по повторному самовольному захвату территории, стоит отметить, довольно успешному.
Следующее рабочее утро пристава было слегка омрачено предсказуемым появлением взыскателя, держащего заявление о бездействии пристава, и обещаниями
пойти с аналогичными бумагами в прокуратуру и далее, вплоть до Президента.
Сославшись на неприёмный день, пристав пошёл к начальнику и начал думать. На всякий случай созвонились с прокуратурой, на том конце провода
посмеялись, попросили копию листа по факсу для коллекции и сказали «Делайте что хотите, но чтобы такого заявления у нас не было!»
Раздумывалось недолго. Следующим утром пристав и понятые стояли на пороге уже знакомого дома, постучались, вошли. Кот, почуяв неладное, мигом
сошмыгнул с насиженного места и спрятался в доме.
Видя, что исполнительные действия находятся под угрозой срыва, пристав объявил план «перехват», призвал понятых на «мобилизацию» и начал розыск
должника коей и был обнаружен под шкафом, при помощи спецсредств (веника) выдворен оттуда и помещён в изолятор временного содержания (переноску
для животных).
Повторно составив акт о выселении, пристав и понятые погрузились в автомобиль и поехали завершать исполнительные действия.
Исполнительные действия были завершены весьма приятно, под шашлык, на берегу чистого синего озера, во многих километрах от их начала.
Открыв переноску, несчастный кот был вытряхнут наружу, чем не преминул воспользоваться, и высоко и презрительно задрав хвост, скрылся. Пристав
облегчённо вздохнул, поставил подпись под повторно составленным «Актом о выселении кота» и, поскольку на этом его рабочий день был завершён, с
удовольствием выпил рюмку холодной водки.
Прошло несколько дней.
Думаю, что вы понимаете, насколько юридически безграмотной и находчивой оказалась эта пушистая скотина. Совершенно верно, однажды утром пристав
опять имел радость лицезреть взыскателя с очередным заявлением о бездействии на пороге своего отдела. Вздохнув, пристав досчитал до десяти и
прошёл на своё рабочее место. Раздался звонок начальника, в поднятой трубке раздалось ёмкое «Зайди!».
В кабинете начальника сидел прокурор района и громко и в красках, тряся ворохом заявлений, описывал то, как его достало всё это дело. Поняв
ситуацию, пристав закрыл за собой дверь, разлил всем по, выуженному из сейфа, крепкому цейлонскому чаю, разложил печенье и в кабинете начался
мозговой штурм.
Решение было найдено. В связи с затруднениями, возникшими у пристава при исполнении, а именно отсутствия у него информации об отличительных
признаках кота, подлежащего выселению, в суд было направлено заявление о разъяснении порядка исполнения решения суда.
Исходя из задач исполнительного производства, в целях своевременного, полного и правильного исполнения требований исполнительного документа,
недопущения нарушения принципов законности, уважения чести и достоинства должника, а также неприкосновенности минимума имущества, необходимого для
существования должника и членов его семьи пристав просил указать рост кота, вес кота, окрас кота, цвет его глаз, просил уточнить его пол и
предоставить отпечатки лап, а также просил разъяснить понятие «выселения», используемое в контексте данного судебного решения, указать его
километраж и направление.
Судом, данное заявление было получено достаточно быстро. Но, к сожалению, приставу был лишь направлен формальный ответ о том, что поскольку
заявленные вопросы не являлись предметом судебного разбирательства, предоставить на них ответ не представляется возможным.
В итоге производство было окончено актом о невозможности выселения в течение часа после получения судебного ответа. Принесший очередную кляузу
взыскатель получил на руки постановления об окончании, а все его гневные крики и угрозы были встречены аргументами о требовании строго, но
справедливо выполнять буквы закона и разъяснением о невозможности нарушений вступивших в законную силу судебных решений и выселении любых
неугодных взыскателю котов.
Ну а потом, потом кончилась весна и у многих людей во всём мире, наконец таки, закончилось обострение, пристав сдал производство в архив, а кот
продолжал спокойно лежать на излюбленном месте, наверху буфетного шкафа.
Записки стройбатовца — 2
Похоже, в начале семидесятых пятигорский военкомат испытывал такой острый дефицит солдатского материала, что призвал в армию даже этих чудаковатых
близнецов, прозванных у нас в роте Проглотитами. Братья отличались необыкновенной прожорливостью. Родители почти ежемесячно присылали им
продуктовые посылки. Так вот, в каждом таком фанерном ящичке имелась перегородка, по обе стороны которой заботливые папа с мамой укладывали
одинаковое количество гостинцев: по пачке печенья, по банке варенья, по банке сгущенки, по три-четыре десятка конфеток, и так далее. Чтобы их
излюбленные чада не имели проблем при дележке. Но братья все равно все пересчитывали. Однажды в одном отделении посылки на одну конфетку оказалось
больше. Братья разбирались, разбирались, как ее поделить, и схватились врукопашную. Пока они катались в проходе между солдатскими двухъярусными
кроватями, от их посылки ничего не осталось – бойцы справедливо решили, что братцы и так зажрались, раз им силы девать некуда.
В роте у нас служил один здоровенный молдаванин. В казарме часто по самым разным поводам вспыхивали драки. Молдаванин — его так и звали, а не по
имени, — в них не участвовал, поскольку боялся убить кого-нибудь. А если хотел кого наказать, то просто «отпускал пиявку» — пальцами правой руки оттягивал здоровенный, как сарделька, безымянный палец на левой и хлестко щелкал им по лбу или затылку провинившегося. Причем, в полсилы.
Что могло быть при полновесной «пиявке», он однажды показал, со всей дури хлестнув своей «сарделькой» по перевернутой алюминиевой солдатской
миске: на дне ее осталась заметная вмятина. Как-то Молдаванин заработал у поваров целый котелок подливки с мясом – то ли дров им поколол от нечего
делать, то ли тушу говядины разделал в два счета, это уже их дела, — сам все съесть не смог, и решил позабавиться. Дело было во время ужина. Он
подозвал к себе одного из близнецов, сидящих за соседним столом:
-Вот полкотелка подливки. Хочешь?«Проглотит» поперхнулся слюной и оглянулся на своего старшего брата. Тот не сводил горящих глаз с одуряюще
пахнущей посудины. И хотя предложение было сделано только одному, ответили они хором:
-Хочу!!!
— Отдам, — сказал Молдаванин». — Но – за пиявку. Пойдет?
Обжора, жадно вдохнув аромат мясной подливки, покорно склонил свою коротко остриженную голову. Молдаванин медленно оттянул свой знаменитый
бронебойный палец… И залепил в самую макушку Проглотита такую смачную пиявку, что по всей столовой пошел звон, а мы в очередной раз убедились, что
голова эта – совершенно пустая. Проглотит рухнул на стол лицом вниз.
— Крякнул! – прокатилось по солдатской столовой. Молдаванин испугался и стал тыкать той же «сарделькой» в шею потерявшему сознание братцу:
-Эй, ты это чего, а? А ну вставай!
Но Проглотит уже пришел в себя. Он осторожно ощупал свою голову и неожиданно попросил первого, кто оказался напротив – это был Молдаванин:
-Погляди, у меня там дырки нет?
-Дырки-то не-е-т, — раздумчиво протянул тот, тщательно рассматривая эту бестолковую голову. – А вот вмятина осталась!
Столовая взорвалась хохотом. А Проглотит прижал котелок к груди и побрел, пошатываясь, к братцу, который уже испереживался ждать его с ложкой в
одной руке и краюхой хлеба – в другой…
Шагом марш на шабашку!
Это в других родах войск солдаты живут на всем го¬товеньком. А в стройбате на питание, обмундирование и прочее надо заработать. В Петровске для
нас фронта работ своевременно подготовлено не было, и воины, особенно второго года службы, при получении на руки расчеток с ужасом кон¬статировали
рост «кредита» над «дебетом». В части заб¬родили нехорошие настроения. Да и командиров такое положение не устраивало — солдат надо было
кормить-одевать, а на какие шиши? И вы можете мне не верить, но то, о чем я вам поведаю дальше, так и было на самом деле. Построившись побригадно,
мы после развода уходили с утра в город — на вольные заработки, шабашить. Шли на местные предприятия, на станцию, разгружали вагоны с цементом,
углем, скелетами животных (на костную муку), продовольствием, работали на элеваторе. После освоения того или иного объема работ «буг¬ры» закрывали
наряды и заработанные нами денежки пе¬реводились на счет части, а уж оттуда — на наши лицевые счета, после соответствующих вычетов. Время от
време¬ни бригадиры договаривались на шабашку за наличку, часть тогда ни хрена не получала («бугор» же — в нашем отделении это был здоровенный, под
два метра хохол Карачевцев, — на утреннем разводе разводил ручищами: «А шо я мог зробыть, работы не було!»), зато в наших карманах появлялись
приятно похрустывающие кредитки. И тогда в часть мы возвраща¬лись пьяными, с песнями, кого-то волокли уже под руки.
Но вот на объект привезли необходимые материалы, обо¬рудование, инструменты, и стройка начала набирать обо¬роты. Я снова вооружился «держаком» и
маской и с необычайным удовольствием сваривал сетки для армирования фундаментных поддонов, подушек, колонн, замысловатые конструкции из
угольников, однотавро¬вых и двутавровых балок по чертежам, представленным мастером — таким же солдатом, как и я, только с сержантскими лычками.
Жизнь наладилась, хоть и достаточно однообразная, зато время летело очень быстро. После того, как наша часть перебралась из костромских лесов в
саратовские степи, мне оставалось служить год. И он подходил к концу. В принципе, уже можно ехать домой. Но я поступлю нечестно, если не расскажу
еще об одной истории, случившейся в нашей части осенью 1971 года.
Война с горцами
Наш батальон представлял собой пеструю смесь из представителей многих национальностей и народностей великого СССР. Конечно, больше было русских,
затем украинцев. Понемногу было намешано и всего остального: узбеки, туркмены, татары, удмурты, чуваши, корейцы. Но среди всего этого единства
народов всегда особняком держались кавказцы, особенно чеченцы и ингуши. Их было немного, около двух десятков. Но они были настолько сплочены и
дерзки, что с ними никто не предпочитал связываться. Даже их соседи по гражданке — азербайджанцы, грузины, армяне. Если, допустим, ты нечаянно
наступал на ногу одному чеченцу, считай, что задевал их всех. На своего обидчика они набрасывались обязательно всей сворой и что печально, когда
вайнахи, взяв в кольцо одного русского, могли бить его всей толпой, его земляки не мешали расправе. Некавказцы, увы, были разрознены, нередко
малодушны, нерешительны, чем и пользовались дети гор. Включая азербайджанцев, грузин, армян и пр. Все вместе они, что называется, держали часть в
кулаке. Нашей ротой командовал майор Срухов, кабардинец, горбоносый черноусый красавец (пьющий, кстати, горькую со страшной силой. Нажравшись, он
на автопилоте приходил в роту, поднимал старшину, тот докладывал ему, кто и как провинился в течение дня — обычно это были самовольщики. Срухов
посылал за провинившимися, устраивал короткий допрос, потом жестко бил каждого по роже и удовлетворенный уходил спать домой). Первыми на произвол
со стороны горцев начали глухо роптать украинцы. Срухов, урезонивая их, сказал, что на это не надо особенно обращать внимания, поскольку, мол, у
всех кавказцев кровь горячая, и тут ничего не поделаешь. Происходил этот разговор во время вечерней поверки, перед отбоем. Кто-то из строя зло
кинул в ответ на реплику майора:
-А что, у хохла или русского вместо крови в жилах течет говно?
Срухов в ответ лишь хмыкнул.
Обстановка в части между тем накалялась. Стычки с кавказцами вспыхивали то там, то здесь, но пока горцы держали верх. К тому времени в часть
прибыло пополнение: сотня-полторы новобранцев из Новгородской области, добрая треть из которых имели судимости. Первое время они повзводно жили в
палатках. В один из теплых сентябрьских вечеров вся часть смотрела кино на летней площадке. Несколько кавказцев в это время забрели в одну из
таких палаток и отлупили оставленного там дневального за то, что не позволил им пошуровать в личных вещах солдат. Тот кинулся к землякам за
подмогой. А новгородцы были еще те ребята. Не поймав истинных обидчиков своего дневального, они принялись дружно колошматить всех попадавшихся им
на территории части «черных». К ним тут же присоединились остальные славяне, в ком давно уже, исподволь, тлела искра мести за причиненные
кавказцами обиды и унижения. Горцы пытались сопротивляться. Да куда там — на территории части полыхал тот самый бунт, бессмысленный и беспощадный.
Хотя нет, смысл-то как раз и наличествовал. Дети гор бежали с территории части и пытались раствориться на ночных, слабо освещенных улицах
Петровска. Но возмездие настигало их всюду. Кавказцев отлавливали и били до утра солдатскими ремнями, кольями, арматурой. Убить никого не убили,
но покалечили многих. В часть вызвали вооруженный комендантский взвод, перепуганных краснопогонников с автоматами. Но усмирять никого не пришлось,
все утихомирилось само собой. Утром на разводе комбат коршуном ходил вдоль строя, пытаясь по внешнему виду солдат вычислить участников драки.
Однако едва ли не каждый второй угрюмо смотрел на комбата или подбитым глазом, или белел перевязанной рукой, головой. Не отдашь же всю часть под
суд? Конфликт был исчерпан тем, что кавказцев из батальона убрали от греха подальше на изолированную точку (были у нашего ВСО отдаленные объекты),
и дело спустили на тормозах. Так что кровь — она у всех одинаково горячая. Разве что температура кипения разная…
А вот интересно, изменилось ли что-нибудь в стройбате за минувшие тридцать с лишним лет?
